БЛОГ ДОКТОРА И ГРАЖДАНИНА

Близко я познакомился с Василием Макаровичем на съемках фильма "Какое оно море" в Судаке. У него тогда была тяжелая полоса в жизни: с женой (Викторией Софроновой. - Ред.) разошелся, очень болезненно он это переживал, и как всякий русский человек - ярко, так, что заборы летели. Когда он за оглоблю брался, из группы к нему подойти не могли. Только Лида Федосеева, тогда хрупкая, тоненькая, изящная, городская, смело входила в тот огненный круг, который он оглоблей описывал, обнимала его через плечо, он слабел, затихал на глазах, и вела домой... После этих сцен, приходя на съемку, он в людей всматривался: обидел он накануне человека или нет, не помнил, что вечером было. Никто ему ни слова не говорил, только глаза отводили, а он, как ребенок, по взглядам пытался определить, что вчера вытворял. Если ничего страшного, он так радовался! А я однажды его на путь истинный попытался направить: мол, вы известный писатель, актер, да еще режиссер, ну как же можете себе такие вещи позволять? Он в ответ - матом. Несколько дней я с ним не здоровался. После этого в два или три ночи в окошко моего домика на побережье кто-то постучался. Открываю, мошка прибрежная полетела, смотрю, Шукшин стоит. Кинул он мне в комнату рассказов семь: на, говорит, прочти, вот, я сейчас написал. И остался у окна ждать. Когда я прочитал, мне так стало стыдно, что я посмел его учить жить... "Ну, понял?" - бросил он мне фразу и пошел в темноту в сторону моря...

В ту ночь я подумал: если когда-нибудь буду снимать фильм, то по его драматургии. (Случится это гораздо позже - фильм "Позови меня в даль светлую" по сценарию Василия Макаровича, который Станислав Любшин снимал как режиссер, вышел уже после смерти Шукшина. - Ред.).

Более искреннего человека я не встречал. Если существует эталон искренности, то это Шукшин. Искренним людям очень тяжело на свете живется. Это рациональным натурам легко, а он если кого-то любил, то уж сомневаться не приходилось, а кого не любил... Шли мы с ним однажды хлопотать за одного человека к директору "Мосфильма". По коридору идет красивый, сильный Шукшин. Но чем ближе дверь к нам приближается, не мы к ней, а дверь к нам, тем он больше сутулиться начинает, пластика другая у него становится. Подходим к кабинету, он останавливается лицом перед дверью и объявляет: "Пошли, Слава, отсюда". Разворачивается и уходит. Потом объяснил: "Я как представил, что он будет врать нам, обещать и ничего не сделает, а мы как статисты будем в этой сцене участвовать". Ведь тогда прежде чем фильм доходил до зрителя, его должны были утвердить 36 редакторов: каждый отрабатывал свою зарплату, настаивая на собственных поправках, не зная, что "посоветовал" другой. Шукшин говорил, что если всех 36 пройти, так измызгают, что и снимать не захочешь. Ни одного фильма не вышло, чтобы, как он задумал, так и снял. Да ведь не было в тех картинах ничего "антисоветского", просто выражалась своя точка зрения.

В рабочих тетрадях Шукшина на полях черновиков есть такая запись: "Никогда, ни разу в своей жизни я не позволил себе пожить расслабленно, развалившись. Вечно напряжен и собран. И хорошо, и плохо. Хорошо - не позволил сшибить себя; плохо - сплю с зажатыми кулаками... Это может плохо кончиться, могу треснуть от напряжения… Всю жизнь свою рассматриваю как бой в три раунда: молодость, зрелость, старость. Два из этих раунда надо выиграть. Один я уже проиграл". А третьего - старости - ему было не дано. Шукшин прожил всего 45 лет.

О провале
Я могу сказать, что из тех ролей, которые я играл, объективно я провалил только одну. Когда я учился в кислородно-сварочном техникуме и занимался самодеятельностью, меня попросили сыграть Деда Мороза на утреннике. Привели ребятишек. А я как чувствовал, что Дед Мороз - не моя роль. Я очень худой был, и когда прилепил бороду и вышел, - дети как заплачут!
А вообще в жизни была страшная полоса, когда Тарковский мне морочил голову с фильмом "Андрей Рублев". Года два говорил, что я буду играть Рублева. А потом неожиданно взял другого артиста. А я из Театра на Таганке, в котором тогда работал, ушел - Андрей просил быть свободным, от других картин по той же причине отказался. Не знал потом, что делать. Жил в долг.

О несбыточном
Почему я стал артистом? Военное детство, нищенская жизнь, страшное человеческое одиночество. А драмкружок - какая-то сообщность. У каждого человека была мечта вырваться из того мира, в котором мы существуем.

Когда я решился поступать в театральный, стал с родителями советоваться. А они смотрели у соседей телевизор - концерт шел, пел Иван Семенович Козловский, а за ним полукругом хор стоял. Отец слушает, как он поет, и тут я говорю: я хочу пойти сдавать экзамены на артиста. Мать заплакала. А отец помрачнел, выпрямился и сказал: "Вот если ты будешь, как он, - и показал на Козловского, - иди, а если как те, кто за ним стоит, - не надо". А как ты можешь знать, кем ты будешь - как Козловский или как за ним? Позже так получилось, что я на радио записывал стихи Пушкина, а Козловский пел романс. И когда в антракте я рассказал ему эту историю, Иван Семенович, человек с юмором, попросил: ты когда сейчас домой-то придешь, отцу передай, что лучше меня стал.

О каких ролях я мечтал? Мне очень хотелось дядю Ваню в пьесе Чехова сыграть.

Олег Николаевич Ефремов мне однажды пообещал. Я обрадовался, пару лет ждал, когда он вызовет на репетицию. Но он, наверное, забыл… А в других театрах мне уже не хотелось играть. Хотел Хлестакова сыграть. Но в силу возраста это уже невозможно. Сарафанова из "Старшего сына"… Многое хотел бы, но от собственного желания мало что зависит. Тебе дают, а ты разве что можешь отказаться. Как сказано в одном фильме: "Я вам сделаю предложение, от которого вы не сможете отказаться". - "Да, нам делают предложения, от которых мы не можем отказаться. Но нам не делают предложений, на которые мы могли бы согласиться…"

И о личном
Личная жизнь? Скромные люди стараются об этом не говорить. Это сейчас снимают без конца, и на телевидении интересно только: а как у вас с этой? А как с той? А вот вы снимались с этой, у вас были отношения?.. Это вроде бы всем должно быть интересно... Может, что-то другое можно обсудить? О семье надо говорить очень осторожно - это табу. Это касается только тех людей, которые связаны друг с другом. Раньше при высочайшей культуре, которая присутствовала в некоторых людях, старались это любопытство гасить в себе, а не докапываться, как следователи...

Справка "РГ"
Станислав Любшин снялся более чем в ста фильмах. В их числе - "Застава Ильича", "Щит и меч", "Альпийская баллада", "Пять вечеров", "Моя жизнь", "Не стреляйте в белых лебедей", "Кин-дза-дза!", "Вечный муж", "Дым", "Кадриль", "Черный монах", "Дед". Два фильма как режиссер снял сам - "Три года" по Чехову и "Позови меня в даль светлую" по Шукшину. После окончания Щепкинского училища получил приглашение в 27 театров. Работал в "Современнике", Театре на Таганке, Ермоловском, Театре на Малой Бронной; с 1980 года и по настоящий момент - в МХТ им. Чехова, где сегодня играет в спектаклях "Немного нежности", "Обрыв", "Мефисто", "Ночь влюбленных", "Игра в "Городки". В "LА театре" выходит в роли Фирса в "Вишневом саде".

Любимые писатели: Шукшин, Чехов, Вампилов, Володин, Бунин, Достоевский.

Ракурс
Бергмановский актер
Олег Ковалов, режиссер, киновед, историк кино

Есть в этом - да, великом актере - какая-то загадка… Во-первых, в его игре нет никаких ни "фирменных", ни каких-либо еще приемов. Конечно, можно сказать, что он пришел в кино, когда на всех континентах вспенивались разнообразные "новые волны", изгоняющие с экранов малейший привкус лицедейства - ценились натуральность фактур и органика существования в кадре. "Фильмы должны показывать таких девушек, каких мы любим, таких парней, каких мы встречаем на улице каждый день…" - декларировал Франсуа Трюффо.

В 1960-е годы Любшин вроде бы и играл сплошь надежных, открытых и, в общем, незамысловатых парней с золотыми сердцами, к тому же именно "с соседней улицы" - для этих как бы вполне незатейливых образов с лихвой хватило бы и одного его природного обаяния. Но… была в этих героях еще какая-то трудноуловимая субстанция.

Самая известная роль "раннего" Любшина - это, конечно, Славка из фильма "Застава Ильича" Марлена Хуциева. Нея Марковна Зоркая аттестовала этого героя емко и неожиданно - "Христос с заставы Ильича". Ну и ну! Лицо Любшина действительно кажется иконописным, но… то, как изображен в этой ленте Славка, казалось, напрочь исключает всякие представления о высокой духовности. Вот друзья прогуливаются по Чистопрудному бульвару - Колька, который все не может надышаться воздухом московской осени, вспоминает строки любимых стихов, а на утонченное лицо Славки накладываются слова такого вот не самого вдохновенного "внутреннего монолога": "Яйца по рубль тридцать... "Спартак" - "Динамо"... Счет…" - и так далее.

Однако Зоркая тут совершенно права: ведь в Спасителе сосуществуют сущность человеческая и - божественная, феномен этого соединения и является глубинной внутренней темой актера Станислава Любшина. Это чутко уловили кинематографисты - так, в сатирической комедии "Конец света" (режиссер Борис Бунеев) это двуединство даже спародировано: красивый и прогрессивный батюшка предстает в храме во всем внешнем великолепии духовного пастыря - а, так сказать, в неслужебное время в пестрой рубахе навыпуск лихо отплясывает рок-н-ролл с такой же стильной подругой.
Можно спросить: "Ну, совершенно очевидно, где и как проявляется именно человеческие свойства героев Любшина. А в чем же состоит их божественная сущность?.." Правильный ответ: "А во всем остальном".



Антон в фильме "Большая руда" (режиссер Василий Ордынский), недалекий вроде бы паренек - словно ниспослан в рабочее общежитие, чтобы внутренне как-то опекать какого-то трагически обреченного шофера, героя Евгения Урбанского. Но… что, собственно, может ангел? Ну, подать легкий знак, взглянуть с укоризной или слегка подбодрить - и не его беда, что мы давно уже разучились внимать небожителям. В этом отношении многие герои Любшина сродни тому "ангелу из спальных районов", присутствия которого просто не замечают суетные герои сериала "Декалог" Кшиштофа Кеслёвского.

Любшин словно рожден для того, чтобы воплощать именно эту незримую подоплеку своих иной раз вполне материальных персонажей. Роль Паниковского в эпатажной экранизации "Золотого теленка", фильме "Мечты идиота" Василия Пичула - совсем вроде бы "не его"… но это как посмотреть. Паниковский у Ильфа и Петрова - вполне низменное существо. Паниковский же, сыгранный Любшиным - не от мира сего: он почти воздушен и явно принадлежит небесам. Это - и наивное дитя, и философствующий отшельник, словом - юродивый, угодный Создателю. Если в романе он воровал гусей с голодухи - то прекрасная гусыня, которую прижимает к своей груди герой Любшина, окрашивает его образ совсем иным обертоном: этот персонаж сам кажется крылатым и... вот-вот взлетит ввысь, покинув юдоль скорби.

В фильме "Тема" Глеба Панфилова Любшин играл гуманитария, вместо прозябания на Родине избирающего эмиграцию - ясно, что в контексте "застоя" этот персонаж воспринимался исключительно как инакомыслящий. Как ни требовала цензура обличить "отщепенца" - сама актерская фактура Любшина делала из этого персонажа, со значением названного здесь "Бородатым" - пророка и праведника, которому даровано благословение небес: "Блаженны изгнанные правды ради".

В ТВ-фильме "Моя жизнь" (режиссеры Григорий Никулин, Виктор Соколов), снятом по одноименной повести Чехова, Любшин играл Мисаила. Этот герой, меняющий не только изначально постылые для него места казенной службы, но и формы самореализации, органично вписывался в череду "лишних людей" советских 70-х - трагических отщепенцев, неприкаянных интеллигентов и обаятельных неудачников. Однако уже в этой роли очевидна была погруженность и актера, и его героя в те вопросы, что продолжает задавать миру художник, 100 лет со дня со дня рождения которого отмечает в этом году просвещенное человечество - Ингмар Бергман.

Герой Бергмана - это рыцарь, стоически взыскующий истины под немилосердными небесами.
Самым парадоксальным образом - именно легкий, улыбчивый, деликатный Любшин воплощает в нашем кино ту суровую неуступчивость, что позволяет его героям как бы даже на равных разговаривать с высшими субстанциями, задавая им те неудобные вопросы о смысле существования, на которые нет и не может быть утешительных ответов.
Именно такого героя сыграл он в одном из самых непрочитанных экранных текстов - в экранизации "Черный монах" (режиссер Иван Дыховичный), совершенно неожиданно явившей нам не просто "позднего Чехова", но - "Чехова мистического"...

Аристотель считал, что "одни актеры подражают многим, а другие передают божественный дух". Станислав Любшин - из этих последних.

Три товарища и семь гномов
Борис Мессерер, художник:

- Наше знакомство - очень давнее. Я помню, как Слава появился. Это были его первые шаги в театре "Современник", и я делал свои ранние спектакли. И среди первых была пьеса "Белоснежка и семь гномов" - попытка создать необходимый для театра детский спектакль. И там на фоне мной нарисованной решетки в роли томящегося в застенке принца оказался Слава Любшин.
Он был так прелестен, наивен, и настолько инфантильно красив, что это даже нельзя было назвать мужской красотой, - это была детская красота какого-то растения буквально. Все на него заглядывались - как на нетеатральное и неземное создание. А роль у него была нехитрая. Белоснежку играла Люся Крылова - хрупкая, маленькая, а гномы были, наоборот, огромного роста, - настоящие мужчины. И вот Слава очаровательно томился в темнице, а его спасали…

Потом мы потеряли друг друга из виду. И однажды я увидел его на экране - в удивительно спокойной и правильно трактованной роли уже взрослого мужчины, который немногословно двигался, не беря ни одной фальшивой ноты, был точен, сдержан и, опять же, невероятно красив. Это были "Пять вечеров". Его путь от принца в "Белоснежке" до "Пяти вечеров" оказался для меня незаметным, и потому прогресс его актерского становления потряс.

Позже, около десяти лет я был главным художником МХАТа и снова делал вместе со Славой спектакли. Как только я вошел в коллектив МХАТа, мы сразу отправились с Любшиным в соседнее кафе "Зима". Оно располагалось прямо напротив театра, название не соответствовало всем временам года, и если зимой оно было уместным, то летом эта "Зима" томила какой-то загадочностью возможной прохлады… Там, выпивая рюмочку, мы часто беседовали. И был третий наш друг - Виктор Сергачев, замечательный актер, тоже пришедший с Олегом Ефремовым во МХАТ из "Современника". Время мы проводили втроем. Те минуты для меня навсегда останутся незабываемыми. Украшением нашей компании был Слава, он был настоящей душой этого маленького сообщества людей. Поражало противоречие между его невероятной скромностью и грандиозной популярностью. Народ его обожал. Все буфетчицы, посетители и официанты приходили в восторг, когда там оказывался Слава. Прекрасные дамы к нему бросались! А он всегда оставался достаточно закрытым и сдержанным. Мы очень скромно себя вели…

А потом наша такая богемная, ресторанная дружба переходила в стены МХАТа. И сейчас я думаю, что, может, судьба сведет нас еще в одном спектакле. Я был бы счастлив снова с ним встретиться в работе и, конечно, в дружбе.

Прошлым летом в Чулимске
Валерий Фокин, режиссер, художественный руководитель Александринского театра:

- У Любшина все-таки принципиально русский национальный характер.
Он даже внешне олицетворяет тип русского благородного человека.
Как-то я встретил его в проезде Художественного театра, он там пил кофе около кафе "Академия".
Я заметил: все люди оглядывались - сидел с роскошной седой шевелюрой такой последний князь, выделяясь и среди Камергерского проезда, и просто среди людей каким-то аристократизмом.
С возрастом это становится особенно заметно.
Внутреннее благородство, конечно, все равно присутствовало - это генетика.
Но сейчас в нем есть именно аристократизм - уже как дар, и это не актерское, это его внутренняя содержательность.

Самое сильное мое впечатление о Любшине, я бы даже сказал пронзительное (я употребляю такие слова, потому что оно до сих пор из всей череды театральных актерских впечатлений осталось со мной, что бывает редко) - это был спектакль "Прошлым летом в Чулимске" в Театре Ермоловой. Честно сказать, вообще властителем дум в основном была "Таганка" и "Современник", а в Театр Ермоловой мы тогда почти не ходили. Но тут вся Москва вдруг стала говорить, что надо немедленно смотреть "Прошлым летом в Чулимске". Я, помню, пришел и, действительно, просидел завороженный, открыв рот. Потому что спектакль был совершенно не похож на то, что происходило в Театре Ермоловой по какой-то собранности, ансамблевости. И, конечно, Любшин, который, безусловно, давал интонацию. Любшин сыграл тему, которой мы тогда жили. Он сыграл тупик - как мелькнула красота, я ее увидел, я к ней потянулся, нашел надежду жить, и - мне ее обрезали. Он играл следователя Шаманова настолько точно с точки зрения внутреннего ужаса и одиночества - от того, что происходит, и вообще непонимания, как жить дальше. Там внутри было так много - больше, чем он говорил словами Вампилова. Он играл перспективу внутреннего оцепенения, в котором тогда находилось большинство интеллигенции, потому что это была достаточно душная атмосфера 70-х годов. И не покидало ощущение, что не хватает воздуха, вроде ты знаешь, где форточка, но открыть тебе ее все равно не дадут, ты только можешь разбить окно с последствиями. И вот это ощущение медленного духовного умирания, которое царило, он сумел передать. Я до сих пор помню его крупные планы, его молчание. При внешне сдержанной манере он так нес за собой то, что нам некуда деваться и человек не знает, что делать, пока не наткнулся на красоту, на встречу с этой влюбленной в него девочкой, которая вдруг его преобразила, и он почувствовал, что здесь есть путь, есть выход. Это было настолько точно сыграно! И что было еще поразительно - я впервые увидел, как один актер, который лидирует, может подтянуть за собой весь ансамбль. По-другому заиграли все вокруг - хотя, казалось бы, артисты привыкли иначе существовать.

Чем стал для главных героев фильм "Три тополя на Плющихе"
Почему спектакль не запретили? Там не было явных деклараций, там никто не кричал "Долой советскую власть!" В нем была чеховская интонация - это было медленно печальное зрелище, все было психологически убедительно грустно. К тому же Театр Ермоловой в то время был на положительном счету, начальство к нему относилось хорошо. И, я думаю, в порядке поощрения им разрешили один такой выплеск. А потом, наверное, не запретили еще потому, что невероятно убедителен был Любшин - а это тоже подкупает, даже начальников. Когда человека что-то вдруг цепляет эмоционально, он проникается и сочувствует. И конечно, Вампилов. Там в конце был свет, связанный с этой девочкой, влюбленной по пьесе в Шаманова. Некий позитив, который тоже сыграл свою роль.

Это был спектакль - явление по тем временам. Там совпали многие вещи. Потому что в Любшине, с одной стороны, есть дар лиризма - он мужчина очень видный, можно сказать, красивый, интересный, с яркой индивидуальностью, лиризмом, нежностью. И при этом он может быть резким и даже жестким, взрывным. Уникальное сочетание. Поэтому какие-то "сладкие" роли ему не идут, он не может их играть.

У него были разные работы. Он играл и офицеров. Но все равно его лучшие роли - когда он мог говорить о жизни. Вспомните "Не стреляйте в белых лебедей" Бориса Васильева - там была возможность рассказать про себя и про жизнь. Что люблю, что ненавижу, во что верю. Не каждый может. Артист может красиво литературно рассказать, чем он хочет поделиться, но, выйдя на сцену, ничего не получится, потому что надо еще иметь такое свойство, как личностный талант, соединенный с актерским. Непростая вещь.

В чем для меня выражается непохожесть Любшина ни на кого другого?
В сочетании лиризма, нежности с иногда резкими эмоциональными проявлениями, во-первых.
Во-вторых, в сдержанной манере - мне она, например, очень близка.
У русских артистов, и не только у русских, есть желание сразу все на-гора выдать.
Особенно сегодня, когда время требует постоянного драйва, и этот драйв иногда путается с монотонным темпераментом, когда актер только на крике существует с первой секунды и до последней.
А в Любшине есть сдержанность, когда я все время чувствую, что что-то там есть еще, что очень интересно, но он мне пока этого не дает.
За ним есть тайна. Даже в хранении и распределении эмоций. Тоже отличительная черта.
А еще я бы добавил, что он принадлежит к редкому числу артистов-личностей.
Потому что соединение актерского таланта и индивидуальности - это редкость.
Он не суетлив, это видно. В нем есть достоинство, значительность. И здесь он тоже отличается от многих.


Все документально
Юрий Стоянов, актер:

- У Любшина какое-то генетическое неумение врать. По-моему, он совершенно не способен на это.
Он потрясающий рассказчик. Но у Любшина есть интересная черта, что и как он рассказывает. Любой артист, как правило, рассказывает чужие истории, выдавая их за свои. И когда этот рассказ передается от одного актера к другому, то обрастает подробностями, приукрашивается и превращается в такой отшлифованный языками анекдот. Дядя Слава исключение - он рассказывает только то, что происходило лично с ним. Там география невероятная - где он бывал, где снимался, люди, которые прошли рядом с ним или мимо, или с которыми он работал, - история кино второй половины ХХ века, имена все очень серьезные. И вот я слушаю его рассказ - иногда за рюмочкой, иногда за стаканом чая, иногда просто в машине - и поражаюсь: у него нет ни малейшего желания что-либо приукрасить. Я как человек, работающий в одном определенном жанре и знающий цену шутке, слышу в его рассказе - ну дожми немного, смешная же получится история, но он никогда этого не сделает, потому что тогда придется приврать. Я ему говорю: "Дядя Слава, вы понимаете, если бы вы в конце сказали, что он упал, здесь бы все тоже сейчас лежали". А Любшин в ответ: "Но он же не падал". Я говорю: "Кто не падал!?" - "Ну вот тот ассистент, про которого я говорил". - "Слушайте, вы мне рассказываете про 1964 год. Мне было тогда 7 лет, откуда я знаю этого ассистента? Да и кто его вообще помнит! Ну что вам стоит - скажите, что он упал". - "Но он же не падал!!!" Он не доводит сюжет до репризы. То есть если Любшин рассказывает историю, то можете быть уверены: все документально.


..Для меня две самые любимые его роли - в михалковских "Пяти вечерах" и в "Позови меня в даль светлую", где Слава был еще и режиссером-постановщиком. А это сверхсложно, и кто понимает - вдвойне ценно. Потрясающе, как, будучи по внешности своей очень красивым человеком, можно быть и таким характерным! А "Пять вечеров" - грандиозная роль, исповедь. И какой пример, что биографию не надо играть, ее надо иметь. Вот время: ни одного выстрела в фильме, никакой войны, но он весь пропитан этой войной, в сто раз больше, чем картины, в которых взрывают тысячи тонн тротила.

Что бы я хотел с ним сыграть? Например, отца и сына. Да любую хорошую роль у хорошего режиссера...
источник