О создании СССР
Dec. 30th, 2011 10:19 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
bogdan_63Оригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
srybas в О создании СССР
srybas в О создании СССРВ сегодняшнюю годовщину создания СССР я обратился к своей книге о Сталине. Итак...
В период подготовки к Генуэзской конференции национальные советские республики передали правительству РСФСР право представлять их. Далее этот процесс развивался по восходящей: 6 октября пленум ЦК РКП(б) создал комиссию для разработки законопроекта об объединении РСФСР, УССР, БССР и Закавказской федерации (Азербайджан, Армения, Грузия) в Союз Советских Социалистических Республик. Сталин возглавил комиссию, но не просто комиссию, а организацию нового государства.
Вот здесь и началась борьба, в которую были втянуты все, включая Ленина.
Еще до образования «Союзной комиссии» Сталин провел в ЦК решение о вхождении национальных республик в РСФСР как автономных. Проект одобрили в Киеве, Минске, Баку, Ереване, а в Тифлисе — не приняли. 15 сентября ЦК компартии Грузии проголосовал против сталинского проекта, посчитав его преждевременным, несмотря на то, что специально приехавшие в столицу Грузии Орджоникидзе и Киров убеждали принять.
22 сентября Секретарь ЦК Молотов провел заседание комиссии о плане «автономизации» и затем направил материалы комиссии на ознакомление выздоравливающему Ленину. Из материалов было видно, что представитель Грузии П. Г. Мдивани воздержался.
В период подготовки к Генуэзской конференции национальные советские республики передали правительству РСФСР право представлять их. Далее этот процесс развивался по восходящей: 6 октября пленум ЦК РКП(б) создал комиссию для разработки законопроекта об объединении РСФСР, УССР, БССР и Закавказской федерации (Азербайджан, Армения, Грузия) в Союз Советских Социалистических Республик. Сталин возглавил комиссию, но не просто комиссию, а организацию нового государства.
Вот здесь и началась борьба, в которую были втянуты все, включая Ленина.
Еще до образования «Союзной комиссии» Сталин провел в ЦК решение о вхождении национальных республик в РСФСР как автономных. Проект одобрили в Киеве, Минске, Баку, Ереване, а в Тифлисе — не приняли. 15 сентября ЦК компартии Грузии проголосовал против сталинского проекта, посчитав его преждевременным, несмотря на то, что специально приехавшие в столицу Грузии Орджоникидзе и Киров убеждали принять.
22 сентября Секретарь ЦК Молотов провел заседание комиссии о плане «автономизации» и затем направил материалы комиссии на ознакомление выздоравливающему Ленину. Из материалов было видно, что представитель Грузии П. Г. Мдивани воздержался.
Впрочем, в таком сложном политическом процессе, затрагивавшем интересы всех национальных элит, новый фактор (нэп) вызвал массу проблем. Наибольшие осложнения возникли в Грузии и Украине.
В середине 1922 года ЦК КП Грузии разрешил Оттоманскому банку открыть отделение в Тифлисе, но Госбанк РСФСР внес в ЦК РКП(б) возражение, и ЦК запретил открытие, так как содействие турецкому банку, за которым стояли западные банкиры, неизбежно бы привело к укреплению в Закавказье турецкой лиры, которая и без того вытесняла советские и грузинские деньги, и к ослаблению советских позиций. В ответ в грузинском ЦК поднялась волна протестов.
Юридическая непроработанность государственных отношений между советскими республиками компенсировалась объединительными усилиями ЦК РКП(б), но грозила дальнейшим обострением.
На Украине и в Грузии было выдвинуто предложение о союзе республик без создания единого надгосударственного центра управления.
Для согласования возникших вопросов 11 августа Оргбюро создало комиссию в составе Сталина, Куйбышева (председатель), Раковского, Орджоникидзе, Сокольникова и представителей республик. Именно тогда Сталин написал «набросок тезисов по вопросу объединения республик», в котором говорилось о необходимости создания федерации республик.
Предложение Сталина опирались на идею, что образование после Октября самостоятельных национальных республик было логическим продолжением революции, однако дальнейшее их разделение приведет к утрате ими «последних остатков ресурсов», к возможной интервенции и «колонизаторским попыткам».
Вывод Сталина: «Необходимо завершить процесс все усиливающегося сближения республик объединением их в одну федерацию, слив военное и хозяйственное дело и внешние сношения (иностранные дела, внешняя торговля) в одно целое, сохраняя за республиками автономию во внутренних делах. Август 1922 г.»
Этот «набросок» был одобрен Лениным.
Далее взгляды Сталина эволюционируют в сторону создания «автономизации» республик в составе РСФСР, что должно было создать более прочную инструкцию с более эффективным управлением.
Так в письме Ленину с пояснениями по данному вопросу Сталин писал: «Мы пришли к такому положению, — писал он, — когда существующий порядок отношений между центром и окраинами, т. е. отсутствие всякого порядка и полный хаос, становится нетерпимым, создает конфликты, обиды и раздражение, превращают в фикцию т. н. единое федеративное народное хозяйство, тормозят и парализуют всякую хозяйственную деятельность в общероссийском масштабе». «Формально решения СНК, СТО и ВЦИК РСФСР необязательны для независимых республик, причем эти учреждения сплошь и рядом отменяют постановления центральных учреждений независимых республик, что вызывает протесты последних против «незаконных действий» центральных учреждений Москвы... Вмешательство Цека РКП в таких случаях происходит обычно после того, как центральные учреждения окраин уже дали свои декреты, отмененные потом центральными учреждениями Москвы, что создает волокиту и тормоз в хозяйственных делах и вызывает на окраинах недоумение среди беспартийных и раздражение среди коммунистов». Из этого Сталин делал вывод: «Одно из двух: либо действительная независимость и тогда — невмешательство центра, свой НКИД, свой Внешторг, свой Концессионный комитет, свои железные дороги, причем вопросы общие решаются в порядке переговоров равного с равным, по соглашению... Либо действительное объединение советских республик в одно хозяйственное целое с формальным распространением власти СНК, СТО и ВЦИК РСФСР на СНК, ЦИК и экономсоветы независимых республик, т. е. замена фиктивной независимости действительной внутренней автономией республик в смысле языка и культуры, юстиции, внудел, земледелия и прочее».
Значительное место в письме занял анализ противодействия объединению республик. «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы... Мы переживаем такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорированы, когда молодое поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается понимать как игру, упорно признавая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституции независимых республик». Отсюда Сталин делал вывод в пользу решительной, наступательной тактики: «Если мы теперь же не постараемся приспособить форму взаимоотношений между центром и окраинами к фактическим взаимоотношениям, в силу которых окраины во всем основном безусловно должны подчиняться центру, т. е. если мы теперь же не заменим формальную (фиктивную) независимость формальной же (и вместе с тем реальной) автономией, то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство советских республик.
Сейчас речь идет о том, как бы не «обидеть» националов; через год, вероятно, речь пойдет о том, как бы не вызвать раскол в партии на этой почве, ибо «национальная» стихия работает на окраинах не в пользу единства советских республик, а формальная независимость благоприятствует этой работе». Письмо завершалось кратким изложением сталинского плана.
Неожиданно Ленин выступил против сталинского замысла. 26 сентября он пригласил Сталина к себе в Горки, где у них произошел разговор протяженностью 2 часа 40 минут. Он в тот же день направил Каменеву письмо: «Завтра буду видеть Мдивани (груз. коммунист, подозреваемый в независимстве). По-моему, вопрос архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться. Надо Вам (Вы когда-то имели намерение заняться этим и даже немного занимались) подумать хорошенько; Зиновьеву тоже. Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В §1 сказать вместо «вступления» в РСФСР «Формальное объединение вместе с РСФСР в Союз Сов. Республик Европы и Азии».
Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправным и с Укр. ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, Союз Сов. Республик Европы и Азии...
Еще замечания в том же духе и в заключение: «это мой предварительный проект. На основании бесед с Мдивани и другими товарищами буду добиваться и других изменений. Очень прошу и Вас сделать то же и ответить мне.
Ваш Ленин» (ПСС. Т. 45. С. 211—213).
Вернувшись в Москву и получив от Каменева соответствующую информацию, Сталин в тот же день рассылает членам Политбюро записку: «По параграфу 2 поправку тов. Ленина о создании наряду с ВЦИКом РСФСР ВЦИКа федерального, по-моему, не следует принять: существование двух ЦИКов в Москве, из коих один будет представлять, видимо, «нижнюю палату», а другой — «верхнюю», — ничего кроме трений и конфликтов не даст...
По параграфу 4, по-моему, товарищ Ленин «поторопился», потребовав слияния наркоматов финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства в федеральные наркоматы. Едва ли можно сомневаться в том, что эта «торопливость» «даст пишу независимцам» в ущерб национальному либерализму т. Ленина.
По параграфу 5-му поправка т. Ленина, по-моему, излишняя.
И. Сталин» (ПСС. Т. 45. С. 558, 559).
Как видно из тональности обоих писем, настроения у председателя правительства и Генерального секретаря боевое.
Почему это случилось? Здесь может быть несколько ответов.
Во-первых, Ленин был убежден в необходимости создания Союзного государства как союза равных республик ради большей прочности конструкции. Сталин стремился к тому же, но за счет жесткости системы.
Во-вторых, Ленин был тяжело болен и чувствовал, как отдаляются от него рычаги власти, соратники и вообще повседневная жизненная материя, которую во всей полноте ощущают только уходящие люди.
В-третьих, он не мог не увидеть, что соотношение сил в правящей верхушке ведет не к равновесию, а к расколу, и что он, Ленин, всегда умевший управлять энергией и честолюбиями соратников, не боявшийся расколов, если они укрепляли его позиции, теперь теряет возможность контролировать процесс власти.
А что творилось в душе Ленина?
Он, будучи крещен в православие, в юности отказался от религии и не верил в Царство Небесное. По мере усиления чувства смерти он испытывал, что теряет все сразу. За порогом смерти для него была пустота. К тому же он был бездетен.
27 сентября заседает Политбюро. Каменев запиской сообщает Сталину: «Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повиноваться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок...».
Сталин пишет в ответ: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается, при чем тут «независимость»?
Обратим внимание на следующее выражения: «Ильич собрался на войну», «нужна твердость против Ильича».
На следующий день заседание Политбюро продолжается. Каменев советует Сталину уступить: «Думаю, раз Вл. Ильич, настаивает, хуже будет сопротивляться». Сталин отвечает: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению». (То есть чувствуется, что Сталин не собирается уступать.) (Цит. по: Яковлев Н. Сталин: путь наверх. С. 157, 158).
18 октября Ленин вышел на работу.
22 октября Сталин пишет Орджоникидзе: «Мы намерены покончить со склокой в Грузии и основательно наказать Грузинский ЦК. Сообщи, кого мы должны еще перебросить из Грузии, кроме отозванных четырех. По моему мнению, надо взять решительную линию, изгнав из ЦК все и всяческие пережитки национализма. Получил ли телеграмму Ленина, он взбешен и крайне недоволен грузинскими националистами» .
Ленин не вполне понимает, что происходит, и поручает ЦК направить в Грузию комиссию. Сталин ставит во главе комиссии Дзержинского.
Тогда Ленин, зная о сходстве позиции Дзержинского в вопросе автономизации со сталинской, просит своего заместителя по Совнаркому А. И. Рыкова, тоже поехать в Тифлис и составить свое мнение о ситуации.
В конце ноября в Тифлисе в присутствии Рыкова и Дзержинского в квартире Орджоникидзе один из местных коммунистов А. Кобахидзе обвинил Орджоникидзе в получении взятки — «белого коня». Поскольку никакой взятки не было, а этот конь числился на довольствии в военной конюшне, то Орджоникидзе вспылил и ответил Кобахидзе пощечиной.
Так политический спор перерос в «избиение московским чиновником местного национального кадра».
Именно так это воспринял Ленин, которому о случившемся сообщил Дзержинский. Соответственно, Ленин возмутился.
12 декабря Дзержинский представил ему объективный доклад о командировке. Председатель ГПУ (бывшего ВЧК) одобрил действия Орджоникидзе и вообще не упомянул о пощечине, как к не относившемуся к делу факту.
Ленин не согласился с докладом и распорядился, чтобы Дзержинский снова ехал в Грузию и разобрался в том, что произошло между Орджоникидзе и Кобахидзе. В этом мелком эпизоде больной Ленин увидел опасность раскола еще не сложившегося союза республик: унижение представителем «имперской нации» представителя «угнетаемой нации».
Чаще всего этот эпизод рассматривают как проявле-
ние вызревающей неприязни Ленина к Сталину и его людям. Даже сегодня, после распада Советского Союза, многие обвиняют Ленина в том, что тот своими требованиями о равенстве республик и их праве на свободный выход подложил под единое государство мину замедленного действия.
На самом деле в концепции Ленина была идея постепенности и равной ответственности, что избавляло бы местных товарищей от ощущения второстепенности.
Сталин же не считал право на выход укрепляющим фактором. По-видимому, в этом суть противостояния.
Ленин мог опираться на свой европейский опыт — например, швейцарский. Как известно, в Швейцарской конфедерации, где проживают три национальные группы, немецкая, французская и итальянская, прочность государства обеспечена за счет равенства прав.
Сталин, в свою очередь, мог опираться на свое видение проблемы, на свой кавказский опыт: только центральная власть пресекала попытки народов выяснять отношения: грузин — с армянами, осетинами, абхазами и аджарцами. Сталин лучше Ленина знал положение в родной Грузии. Совсем недавно (22 февраля 1922 г.) 1-й съезд Советов Грузии в обращении «К трудящимся всего мира» так описал тогдашнюю обстановку: «Внутри Закавказья, оторванного от России не по национальным, а по классовым мотивам, устанавливается под руководством меньшевиков диктатура эксплуататоров над трудящимися... Хуже всего было то, что они до крайности обострили отношения между народностями самой Грузии. Благодаря их националистической и шовинистической политике дело не раз доходило до кровавых столкновений именно на национальной почве... Они огнем и мечом расправляются с национальными стремлениями абхазцев, аджарцев и осетин... Красные полки вошли в охваченную революционным восстанием страну как избавители» .
Можно представить, какие аргументы приводил Сталин. Во-первых, Грузия при меньшевиках занимала по отношению к России крайне враждебную позицию и даже пыталась захватить территорию Сочи. Во-вторых, она инициировала антисоветские восстания в Чечне и Дагестане. В-третьих, в Грузии был единственный нефтеналивной порт для вывоза за границу бакинской нефти.
При этом именно Ленин санкционировал ввод в Грузию в феврале 1921 года советских войск.
С этими аргументами нельзя было спорить. Да, Грузия была крайне важна. Но надо ли применять в советской Грузии грубое давление? Не лучше ли использовать более тонкую политику?
Ленин мог напомнить, что ради присоединения Азербайджана Россия договорилась с турками Кемаль-паши (Ататюрка), пообещав ему деньги и оружие, а грузинам обещали бакинскую нефть. Из восьми обещанных миллионов рублей золотом Москва выплатила туркам три.
Поэтому, убеждая Сталина, Ленин мог сказать, что не надо спешить, пусть плод созреет.
У каждого участника спора были свои аргументы, условно их можно определить как «европейские» и «азиатские». (Географически Кавказ относится к Азии.)
Поэтому столкновение принципов, как обычно бывало в партийной практике, не должно было нести отрицательного заряда. Однако такой заряд появился.
Болезнь сделала Ленина раздражительным и подозрительным. Без Совнаркома он терял свою огромную власть, сохраняя только моральный авторитет. Для человека, который относился к власти, как к необходимому инструменту для достижения своих гигантских целей, утрата была равносильна падению с высот. Волевой, бескорыстный, беспощадный к своим врагам, Ленин вдруг оказался в унизительном положении.
Историк В. А. Сахаров, предпринявший серьезную попытку пересмотреть сложившиеся стереотипы в освещении периода с 1921 по 1924 год, когда в связи с болезнью Ленина в Политбюро формировался процесс, который можно назвать «будущее без Ленина», делает вывод: у вождя не было стратегических оснований противостоять Сталину в вопросе создания Союза. Их спор носит тактический характер.
Правда, Сахаров добавляет, что не имеет ответа («доступного историкам материала») на вопрос, почему Ленин в январе не возражал против «автономизации» и сильного центра, а в сентябре переменил точку зрения.
Но логика событий, включавшая кардинальный поворот нэпа, потрясение в партии, открытое сопротивление в Киеве и Тифлисе идее «автономизации», заставили Ленина отступить.
Он понимал, что дело не сколько в политической формуле, а столько в управленческой реальности. Военная сила и партийная власть были в руках Политбюро, и поэтому он не боялся изменить формулировку с «автономизации» на «равноправность», считая, что ничего не меняет по сути.
Об этом свидетельствует и вскоре последовавшее изменение состава ЦК КП Грузии, которое провели Орджоникидзе и Сталин и против которого Ленин не возразил.
30 ноября 1922 года Сталин поставил точку в споре о Союзе. На заседании Политбюро он сделал от имени комиссии ЦК доклад «О Союзе республик». Политбюро приняло Конституцию СССР, и ввела в компетенцию СССР «утверждение единого бюджета СССР». В результате, центральная союзная власть приобретала силу. (Здесь надо вспомнить, что распад СССР как единого государства начался, когда Верховный Совет РСФСР в 1991 г. принял решение об организации чисто российской системы сбора налогов.)
На Политбюро присутствовали Каменев, Зиновьев, Сталин, Калинин, Молотов, Троцкий. Ленин — отсутствовал. Но зная о решении, не возразил против него.
В середине 1922 года ЦК КП Грузии разрешил Оттоманскому банку открыть отделение в Тифлисе, но Госбанк РСФСР внес в ЦК РКП(б) возражение, и ЦК запретил открытие, так как содействие турецкому банку, за которым стояли западные банкиры, неизбежно бы привело к укреплению в Закавказье турецкой лиры, которая и без того вытесняла советские и грузинские деньги, и к ослаблению советских позиций. В ответ в грузинском ЦК поднялась волна протестов.
Юридическая непроработанность государственных отношений между советскими республиками компенсировалась объединительными усилиями ЦК РКП(б), но грозила дальнейшим обострением.
На Украине и в Грузии было выдвинуто предложение о союзе республик без создания единого надгосударственного центра управления.
Для согласования возникших вопросов 11 августа Оргбюро создало комиссию в составе Сталина, Куйбышева (председатель), Раковского, Орджоникидзе, Сокольникова и представителей республик. Именно тогда Сталин написал «набросок тезисов по вопросу объединения республик», в котором говорилось о необходимости создания федерации республик.
Предложение Сталина опирались на идею, что образование после Октября самостоятельных национальных республик было логическим продолжением революции, однако дальнейшее их разделение приведет к утрате ими «последних остатков ресурсов», к возможной интервенции и «колонизаторским попыткам».
Вывод Сталина: «Необходимо завершить процесс все усиливающегося сближения республик объединением их в одну федерацию, слив военное и хозяйственное дело и внешние сношения (иностранные дела, внешняя торговля) в одно целое, сохраняя за республиками автономию во внутренних делах. Август 1922 г.»
Этот «набросок» был одобрен Лениным.
Далее взгляды Сталина эволюционируют в сторону создания «автономизации» республик в составе РСФСР, что должно было создать более прочную инструкцию с более эффективным управлением.
Так в письме Ленину с пояснениями по данному вопросу Сталин писал: «Мы пришли к такому положению, — писал он, — когда существующий порядок отношений между центром и окраинами, т. е. отсутствие всякого порядка и полный хаос, становится нетерпимым, создает конфликты, обиды и раздражение, превращают в фикцию т. н. единое федеративное народное хозяйство, тормозят и парализуют всякую хозяйственную деятельность в общероссийском масштабе». «Формально решения СНК, СТО и ВЦИК РСФСР необязательны для независимых республик, причем эти учреждения сплошь и рядом отменяют постановления центральных учреждений независимых республик, что вызывает протесты последних против «незаконных действий» центральных учреждений Москвы... Вмешательство Цека РКП в таких случаях происходит обычно после того, как центральные учреждения окраин уже дали свои декреты, отмененные потом центральными учреждениями Москвы, что создает волокиту и тормоз в хозяйственных делах и вызывает на окраинах недоумение среди беспартийных и раздражение среди коммунистов». Из этого Сталин делал вывод: «Одно из двух: либо действительная независимость и тогда — невмешательство центра, свой НКИД, свой Внешторг, свой Концессионный комитет, свои железные дороги, причем вопросы общие решаются в порядке переговоров равного с равным, по соглашению... Либо действительное объединение советских республик в одно хозяйственное целое с формальным распространением власти СНК, СТО и ВЦИК РСФСР на СНК, ЦИК и экономсоветы независимых республик, т. е. замена фиктивной независимости действительной внутренней автономией республик в смысле языка и культуры, юстиции, внудел, земледелия и прочее».
Значительное место в письме занял анализ противодействия объединению республик. «За четыре года гражданской войны, когда мы ввиду интервенции вынуждены были демонстрировать либерализм Москвы в национальном вопросе, мы успели воспитать среди коммунистов, помимо своей воли, настоящих и последовательных социал-независимцев, требующих настоящей независимости во всех смыслах и расценивающих вмешательство Цека РКП, как обман и лицемерие со стороны Москвы... Мы переживаем такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорированы, когда молодое поколение коммунистов на окраинах игру в независимость отказывается понимать как игру, упорно признавая слова о независимости за чистую монету и также упорно требуя от нас проведения в жизнь буквы конституции независимых республик». Отсюда Сталин делал вывод в пользу решительной, наступательной тактики: «Если мы теперь же не постараемся приспособить форму взаимоотношений между центром и окраинами к фактическим взаимоотношениям, в силу которых окраины во всем основном безусловно должны подчиняться центру, т. е. если мы теперь же не заменим формальную (фиктивную) независимость формальной же (и вместе с тем реальной) автономией, то через год будет несравненно труднее отстоять фактическое единство советских республик.
Сейчас речь идет о том, как бы не «обидеть» националов; через год, вероятно, речь пойдет о том, как бы не вызвать раскол в партии на этой почве, ибо «национальная» стихия работает на окраинах не в пользу единства советских республик, а формальная независимость благоприятствует этой работе». Письмо завершалось кратким изложением сталинского плана.
Неожиданно Ленин выступил против сталинского замысла. 26 сентября он пригласил Сталина к себе в Горки, где у них произошел разговор протяженностью 2 часа 40 минут. Он в тот же день направил Каменеву письмо: «Завтра буду видеть Мдивани (груз. коммунист, подозреваемый в независимстве). По-моему, вопрос архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться. Надо Вам (Вы когда-то имели намерение заняться этим и даже немного занимались) подумать хорошенько; Зиновьеву тоже. Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В §1 сказать вместо «вступления» в РСФСР «Формальное объединение вместе с РСФСР в Союз Сов. Республик Европы и Азии».
Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправным и с Укр. ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, Союз Сов. Республик Европы и Азии...
Еще замечания в том же духе и в заключение: «это мой предварительный проект. На основании бесед с Мдивани и другими товарищами буду добиваться и других изменений. Очень прошу и Вас сделать то же и ответить мне.
Ваш Ленин» (ПСС. Т. 45. С. 211—213).
Вернувшись в Москву и получив от Каменева соответствующую информацию, Сталин в тот же день рассылает членам Политбюро записку: «По параграфу 2 поправку тов. Ленина о создании наряду с ВЦИКом РСФСР ВЦИКа федерального, по-моему, не следует принять: существование двух ЦИКов в Москве, из коих один будет представлять, видимо, «нижнюю палату», а другой — «верхнюю», — ничего кроме трений и конфликтов не даст...
По параграфу 4, по-моему, товарищ Ленин «поторопился», потребовав слияния наркоматов финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства в федеральные наркоматы. Едва ли можно сомневаться в том, что эта «торопливость» «даст пишу независимцам» в ущерб национальному либерализму т. Ленина.
По параграфу 5-му поправка т. Ленина, по-моему, излишняя.
И. Сталин» (ПСС. Т. 45. С. 558, 559).
Как видно из тональности обоих писем, настроения у председателя правительства и Генерального секретаря боевое.
Почему это случилось? Здесь может быть несколько ответов.
Во-первых, Ленин был убежден в необходимости создания Союзного государства как союза равных республик ради большей прочности конструкции. Сталин стремился к тому же, но за счет жесткости системы.
Во-вторых, Ленин был тяжело болен и чувствовал, как отдаляются от него рычаги власти, соратники и вообще повседневная жизненная материя, которую во всей полноте ощущают только уходящие люди.
В-третьих, он не мог не увидеть, что соотношение сил в правящей верхушке ведет не к равновесию, а к расколу, и что он, Ленин, всегда умевший управлять энергией и честолюбиями соратников, не боявшийся расколов, если они укрепляли его позиции, теперь теряет возможность контролировать процесс власти.
А что творилось в душе Ленина?
Он, будучи крещен в православие, в юности отказался от религии и не верил в Царство Небесное. По мере усиления чувства смерти он испытывал, что теряет все сразу. За порогом смерти для него была пустота. К тому же он был бездетен.
27 сентября заседает Политбюро. Каменев запиской сообщает Сталину: «Ильич собрался на войну в защиту независимости. Предлагает мне повиноваться с грузинами. Отказывается даже от вчерашних поправок...».
Сталин пишет в ответ: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича. Если пара грузинских меньшевиков воздействует на грузинских коммунистов, а последние на Ильича, то спрашивается, при чем тут «независимость»?
Обратим внимание на следующее выражения: «Ильич собрался на войну», «нужна твердость против Ильича».
На следующий день заседание Политбюро продолжается. Каменев советует Сталину уступить: «Думаю, раз Вл. Ильич, настаивает, хуже будет сопротивляться». Сталин отвечает: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению». (То есть чувствуется, что Сталин не собирается уступать.) (Цит. по: Яковлев Н. Сталин: путь наверх. С. 157, 158).
18 октября Ленин вышел на работу.
22 октября Сталин пишет Орджоникидзе: «Мы намерены покончить со склокой в Грузии и основательно наказать Грузинский ЦК. Сообщи, кого мы должны еще перебросить из Грузии, кроме отозванных четырех. По моему мнению, надо взять решительную линию, изгнав из ЦК все и всяческие пережитки национализма. Получил ли телеграмму Ленина, он взбешен и крайне недоволен грузинскими националистами» .
Ленин не вполне понимает, что происходит, и поручает ЦК направить в Грузию комиссию. Сталин ставит во главе комиссии Дзержинского.
Тогда Ленин, зная о сходстве позиции Дзержинского в вопросе автономизации со сталинской, просит своего заместителя по Совнаркому А. И. Рыкова, тоже поехать в Тифлис и составить свое мнение о ситуации.
В конце ноября в Тифлисе в присутствии Рыкова и Дзержинского в квартире Орджоникидзе один из местных коммунистов А. Кобахидзе обвинил Орджоникидзе в получении взятки — «белого коня». Поскольку никакой взятки не было, а этот конь числился на довольствии в военной конюшне, то Орджоникидзе вспылил и ответил Кобахидзе пощечиной.
Так политический спор перерос в «избиение московским чиновником местного национального кадра».
Именно так это воспринял Ленин, которому о случившемся сообщил Дзержинский. Соответственно, Ленин возмутился.
12 декабря Дзержинский представил ему объективный доклад о командировке. Председатель ГПУ (бывшего ВЧК) одобрил действия Орджоникидзе и вообще не упомянул о пощечине, как к не относившемуся к делу факту.
Ленин не согласился с докладом и распорядился, чтобы Дзержинский снова ехал в Грузию и разобрался в том, что произошло между Орджоникидзе и Кобахидзе. В этом мелком эпизоде больной Ленин увидел опасность раскола еще не сложившегося союза республик: унижение представителем «имперской нации» представителя «угнетаемой нации».
Чаще всего этот эпизод рассматривают как проявле-
ние вызревающей неприязни Ленина к Сталину и его людям. Даже сегодня, после распада Советского Союза, многие обвиняют Ленина в том, что тот своими требованиями о равенстве республик и их праве на свободный выход подложил под единое государство мину замедленного действия.
На самом деле в концепции Ленина была идея постепенности и равной ответственности, что избавляло бы местных товарищей от ощущения второстепенности.
Сталин же не считал право на выход укрепляющим фактором. По-видимому, в этом суть противостояния.
Ленин мог опираться на свой европейский опыт — например, швейцарский. Как известно, в Швейцарской конфедерации, где проживают три национальные группы, немецкая, французская и итальянская, прочность государства обеспечена за счет равенства прав.
Сталин, в свою очередь, мог опираться на свое видение проблемы, на свой кавказский опыт: только центральная власть пресекала попытки народов выяснять отношения: грузин — с армянами, осетинами, абхазами и аджарцами. Сталин лучше Ленина знал положение в родной Грузии. Совсем недавно (22 февраля 1922 г.) 1-й съезд Советов Грузии в обращении «К трудящимся всего мира» так описал тогдашнюю обстановку: «Внутри Закавказья, оторванного от России не по национальным, а по классовым мотивам, устанавливается под руководством меньшевиков диктатура эксплуататоров над трудящимися... Хуже всего было то, что они до крайности обострили отношения между народностями самой Грузии. Благодаря их националистической и шовинистической политике дело не раз доходило до кровавых столкновений именно на национальной почве... Они огнем и мечом расправляются с национальными стремлениями абхазцев, аджарцев и осетин... Красные полки вошли в охваченную революционным восстанием страну как избавители» .
Можно представить, какие аргументы приводил Сталин. Во-первых, Грузия при меньшевиках занимала по отношению к России крайне враждебную позицию и даже пыталась захватить территорию Сочи. Во-вторых, она инициировала антисоветские восстания в Чечне и Дагестане. В-третьих, в Грузии был единственный нефтеналивной порт для вывоза за границу бакинской нефти.
При этом именно Ленин санкционировал ввод в Грузию в феврале 1921 года советских войск.
С этими аргументами нельзя было спорить. Да, Грузия была крайне важна. Но надо ли применять в советской Грузии грубое давление? Не лучше ли использовать более тонкую политику?
Ленин мог напомнить, что ради присоединения Азербайджана Россия договорилась с турками Кемаль-паши (Ататюрка), пообещав ему деньги и оружие, а грузинам обещали бакинскую нефть. Из восьми обещанных миллионов рублей золотом Москва выплатила туркам три.
Поэтому, убеждая Сталина, Ленин мог сказать, что не надо спешить, пусть плод созреет.
У каждого участника спора были свои аргументы, условно их можно определить как «европейские» и «азиатские». (Географически Кавказ относится к Азии.)
Поэтому столкновение принципов, как обычно бывало в партийной практике, не должно было нести отрицательного заряда. Однако такой заряд появился.
Болезнь сделала Ленина раздражительным и подозрительным. Без Совнаркома он терял свою огромную власть, сохраняя только моральный авторитет. Для человека, который относился к власти, как к необходимому инструменту для достижения своих гигантских целей, утрата была равносильна падению с высот. Волевой, бескорыстный, беспощадный к своим врагам, Ленин вдруг оказался в унизительном положении.
Историк В. А. Сахаров, предпринявший серьезную попытку пересмотреть сложившиеся стереотипы в освещении периода с 1921 по 1924 год, когда в связи с болезнью Ленина в Политбюро формировался процесс, который можно назвать «будущее без Ленина», делает вывод: у вождя не было стратегических оснований противостоять Сталину в вопросе создания Союза. Их спор носит тактический характер.
Правда, Сахаров добавляет, что не имеет ответа («доступного историкам материала») на вопрос, почему Ленин в январе не возражал против «автономизации» и сильного центра, а в сентябре переменил точку зрения.
Но логика событий, включавшая кардинальный поворот нэпа, потрясение в партии, открытое сопротивление в Киеве и Тифлисе идее «автономизации», заставили Ленина отступить.
Он понимал, что дело не сколько в политической формуле, а столько в управленческой реальности. Военная сила и партийная власть были в руках Политбюро, и поэтому он не боялся изменить формулировку с «автономизации» на «равноправность», считая, что ничего не меняет по сути.
Об этом свидетельствует и вскоре последовавшее изменение состава ЦК КП Грузии, которое провели Орджоникидзе и Сталин и против которого Ленин не возразил.
30 ноября 1922 года Сталин поставил точку в споре о Союзе. На заседании Политбюро он сделал от имени комиссии ЦК доклад «О Союзе республик». Политбюро приняло Конституцию СССР, и ввела в компетенцию СССР «утверждение единого бюджета СССР». В результате, центральная союзная власть приобретала силу. (Здесь надо вспомнить, что распад СССР как единого государства начался, когда Верховный Совет РСФСР в 1991 г. принял решение об организации чисто российской системы сбора налогов.)
На Политбюро присутствовали Каменев, Зиновьев, Сталин, Калинин, Молотов, Троцкий. Ленин — отсутствовал. Но зная о решении, не возразил против него.
